Неточные совпадения
Слева, параллельно глухой
стене и тоже сейчас
от ворот,
шел деревянный забор, шагов на двадцать в глубь двора, и потом уже делал перелом влево.
— Что ты это, сударь? — прервал меня Савельич. — Чтоб я тебя пустил одного! Да этого и во сне не проси. Коли ты уж решился ехать, то я хоть пешком да
пойду за тобой, а тебя не покину. Чтоб я стал без тебя сидеть за каменной
стеною! Да разве я с ума сошел? Воля твоя, сударь, а я
от тебя не отстану.
Он тряхнул головой, оторвался
от стены и
пошел;
идти было тяжко, точно по песку, мешали люди; рядом с ним шагал человек с ремешком на голове, в переднике и тоже в очках, но дымчатых.
Самгин движением плеча оттолкнулся
от стены и
пошел на Арбат, сжав зубы, дыша через нос, —
шел и слышал, что отяжелевшие ноги его топают излишне гулко. Спина и грудь обильно вспотели; чувствовал он себя пустой бутылкой, — в горлышко ее дует ветер, и она гудит...
На улице люди быстро разделились, большинство, не очень уверенно покрикивая ура,
пошло встречу музыке, меньшинство быстро двинулось направо, прочь
от дворца, а люди в ограде плотно прижались к
стенам здания, освободив пред дворцом пространство, покрытое снегом, истоптанным в серую пыль.
Ближе к Таврическому саду люди
шли негустой, но почти сплошной толпою, на Литейном, где-то около моста, а может быть, за мостом, на Выборгской, немножко похлопали выстрелы из ружей, догорал окружный суд,
от него остались только
стены, но в их огромной коробке все еще жадно хрустел огонь, догрызая дерево, изредка в огне что-то тяжело вздыхало, и тогда
от него отрывались стайки мелких огоньков, они трепетно вылетали на воздух, точно бабочки или цветы, и быстро превращались в темно-серый бумажный пепел.
Старичок не спеша отклеился
от стены и молча
пошел прочь.
Он легко, к своему удивлению, встал на ноги, пошатываясь, держась за
стены,
пошел прочь
от людей, и ему казалось, что зеленый, одноэтажный домик в четыре окна все время двигается пред ним, преграждая ему дорогу. Не помня, как он дошел, Самгин очнулся у себя в кабинете на диване; пред ним стоял фельдшер Винокуров, отжимая полотенце в эмалированный таз.
Нужно ли прибавлять, что сам он
шел к своей цели, отважно шагая через все преграды, и разве только тогда отказывался
от задачи, когда на пути его возникала
стена или отверзалась непроходимая бездна.
Илья Иванович иногда возьмет и книгу в руки — ему все равно, какую-нибудь. Он и не подозревал в чтении существенной потребности, а считал его роскошью, таким делом, без которого легко и обойтись можно, так точно, как можно иметь картину на
стене, можно и не иметь, можно
пойти прогуляться, можно и не
пойти:
от этого ему все равно, какая бы ни была книга; он смотрел на нее, как на вещь, назначенную для развлечения,
от скуки и
от нечего делать.
Мы стали прекрасно. Вообразите огромную сцену, в глубине которой, верстах в трех
от вас, видны высокие холмы, почти горы, и у подошвы их куча домов с белыми известковыми
стенами, черепичными или деревянными кровлями. Это и есть город, лежащий на берегу полукруглой бухты.
От бухты
идет пролив, широкий, почти как Нева, с зелеными, холмистыми берегами, усеянными хижинами, батареями, деревнями, кедровником и нивами.
Стены, выкрашенные по трафарету, растрескались, и в нескольких местах
от самого потолка
шли ржавые полосы, которые оставляла просачивавшаяся сквозь потолок вода.
Внутри фанзы, по обе стороны двери, находятся низенькие печки, сложенные из камня с вмазанными в них железными котлами. Дымовые ходы
от этих печей
идут вдоль
стен под канами и согревают их. Каны сложены из плитнякового камня и служат для спанья. Они шириной около 2 м и покрыты соломенными циновками. Ходы выведены наружу в длинную трубу, тоже сложенную из камня, которая стоит немного в стороне
от фанзы и не превышает конька крыши. Спят китайцы всегда голыми, головой внутрь фанзы и ногами к
стене.
Тюфяев был настоящий царский слуга, его оценили, но мало. В нем византийское рабство необыкновенно хорошо соединялось с канцелярским порядком. Уничтожение себя, отречение
от воли и мысли перед властью
шло неразрывно с суровым гнетом подчиненных. Он бы мог быть статский Клейнмихель, его «усердие» точно так же превозмогло бы все, и он точно так же штукатурил бы
стены человеческими трупами, сушил бы дворец людскими легкими, а молодых людей инженерного корпуса сек бы еще больнее за то, что они не доносчики.
Дом княжны Анны Борисовны, уцелевший каким-то чудом во время пожара 1812, не был поправлен лет пятьдесят; штофные обои, вылинялые и почерневшие, покрывали
стены; хрустальные люстры, как-то загорелые и сделавшиеся дымчатыми топазами
от времени, дрожали и позванивали, мерцая и тускло блестя, когда кто-нибудь
шел по комнате; тяжелая, из цельного красного дерева, мебель, с вычурными украшениями, потерявшими позолоту, печально стояла около
стен; комоды с китайскими инкрустациями, столы с медными решеточками, фарфоровые куклы рококо — все напоминало о другом веке, об иных нравах.
Это самая веселая комната, освещенная темно-красным фонарем с потолка. По
стенам — разные ископаемые курганные древности, целые плато старинных серег и колец, оружие — начиная
от каменного века — кольчуги,
шлемы, бердыши, ятаганы.
— Ты слушай дальше-то: он
от меня, а я за ним… Страшновато, а я уж
пошел на отчаянность: что будет. Завел он меня в одну рассечку да прямо в
стену и ушел в забой. Теперь понимаешь?
Красивое это озеро Октыл в ясную погоду. Вода прозрачная, с зеленоватым оттенком. Видно, как по дну рыба ходит. С запада озеро обступили синею
стеной высокие горы, а на восток
шел низкий степной берег, затянутый камышами. Над лодкой-шитиком все время с криком носились белые чайки-красноножки. Нюрочка была в восторге, и Парасковья Ивановна все время держала ее за руку, точно боялась, что она
от радости выскочит в воду. На озере их обогнало несколько лодок-душегубок с богомольцами.
Кроме очень изящной гостиной, зальца и совершенно уединенного кабинета Николая Степановича, влево
от гостиной
шла спальня Евгении Петровны, переделенная зеленой шелковой драпировкой, за которой стояла ее кровать, и тут же в
стене была дверь в маленькую закрытую нишь, где стояла белая каменная ванна.
По улице
шли быстро и молча. Мать задыхалась
от волнения и чувствовала — надвигается что-то важное. В воротах фабрики стояла толпа женщин, крикливо ругаясь. Когда они трое проскользнули во двор, то сразу попали в густую, черную, возбужденно гудевшую толпу. Мать видела, что все головы были обращены в одну сторону, к
стене кузнечного цеха, где на груде старого железа и фоне красного кирпича стояли, размахивая руками, Сизов, Махотин, Вялов и еще человек пять пожилых, влиятельных рабочих.
— Неужто надо
идти еще дальше, чтобы установить в квартале свою репутацию? — настаивал я, — вспомни, что вчера говорил Очищенный! Эти анекдоты, эта мораль…. ведь
стены квартиры нашей, я думаю, провоняли
от этих разговоров! Глумов! Да отзовись же! Не молчи!
И они вышли на шоссе. Дождь то принимался
идти, то утихал, и все пространство между почерневшею землей и небом было полно клубящимися, быстро идущими облаками. Снизу было видно, как тяжелы они и непроницаемы для света
от насытившей их воды и как скучно солнцу за этою плотною
стеной.
Молодые люди повернули прочь
от реки и
пошли по узкой и глубокой рытвине между двумя
стенами золотой высокой ржи; голубоватая тень падала на них
от одной из этих
стен; лучистое солнце, казалось, скользило по верхушкам колосьев; жаворонки пели, перепела кричали; повсюду зеленели травы; теплый ветерок шевелил и поднимал их листья, качал головки цветов.
Я спал в комнате, о которой упоминал, что ее
стена, обращенная к морю, была по существу огромным окном. Оно
шло от потолочного карниза до рамы в полу, а по сторонам на фут не достигало
стен. Его створки можно было раздвинуть так, что стекла скрывались. За окном, внизу, был узкий выступ, засаженный цветами.
Басов (осматривает комнату). Это — пустяки!
От прислуги все равно ничего не скроешь… Как у нас пусто! Надо бы, Варя, прикрыть чем-нибудь эти голые
стены… Какие-нибудь рамки… картинки… а то, посмотри, как неуютно!.. Ну, я
пойду. Дай мне лапку… Какая ты холодная со мной, неразговорчивая… отчего, а? И лицо у тебя такое скучное, отчего? Скажи!
Простояв более шестнадцати месяцев под
стенами лавры, воеводы польские, покрытые стыдом, бежали
от монастыря, который недаром называли в речах своих каменным гробом, ибо обитель святого Сергия была действительно обширным гробом для большей части войска и могилою их собственной воинской
славы.
Они открыли ворота пред нею, выпустили ее из города и долго смотрели со
стены, как она
шла по родной земле, густо насыщенной кровью, пролитой ее сыном:
шла она медленно, с великим трудом отрывая ноги
от этой земли, кланяясь трупам защитников города, брезгливо отталкивая ногою поломанное оружие, — матери ненавидят оружие нападения, признавая только то, которым защищается жизнь.
Татьяна Власьевна хлопотала в другой комнате около стола, уставленного бутылками. Алая шёлковая кофточка ярким пятном рисовалась на белых обоях
стены, маленькая женщина носилась по комнате подобно бабочке, на лице у неё сияла гордость домовитой хозяйки, у которой всё
идёт прекрасно. Раза два Илья видел, что она ловкими, едва заметными знаками зовёт его к себе, но он не
шёл к ней и чувствовал удовольствие
от сознания, что это беспокоит её.
Шёпот Петрухи, вздохи умирающего, шорох нитки и жалобный звук воды, стекавшей в яму пред окном, — все эти звуки сливались в глухой шум,
от него сознание мальчика помутилось. Он тихо откачнулся
от стены и
пошёл вон из подвала. Большое чёрное пятно вертелось колесом перед его глазами и шипело.
Идя по лестнице, он крепко цеплялся руками за перила, с трудом поднимал ноги, а дойдя до двери, встал и тихо заплакал. Пред ним вертелся Яков, что-то говорил ему. Потом его толкнули в спину и раздался голос Перфишки...
— Уйдите
от меня! — добавил он через секунду, не сводя острого, встревоженного взгляда с длинных пол, которые все колыхались, таинственно двигались, как будто кто-то в них путался и, разом распахнувшись, защелкали своими взвившимися углами, как щелкают детские, бумажные хлопушки, а по стеклам противоположного окна мелькнуло несколько бледных, тонких линий, брошенных заходящей луною, и вдруг все стемнело; перед Долинским выросла огромная мрачная
стена, под
стеной могильные кресты, заросшие глухой крапивой, по
стене медленно
идет в белом саване Дора.
Недавно я вновь сделал подземную прогулку и не мог узнать Неглинного канала: теперь это громадный трехверстный коридор, с оштукатуренным потолком и
стенами и с выстланным тесаным камнем дном. Всюду можно
идти во весь рост и, подняв руку, нельзя достать верхнего свода.
От старого остался только тот же непроглядный мрак, зловоние и пронизывающий до костей могильный холод…
Последний телеграфный столб стоял во дворе, и проволока
от него
шла к окну того флигеля, который своею глухою
стеной выходил в поле.
Польской генерал подозвал купца и
пошел вместе с ним впереди толпы, которая, окружив со всех сторон Наполеона, пустилась вслед за проводником к Каменному мосту. Когда они подошли к угловой кремлевской башне, то вся Неглинная, Моховая и несколько поперечных улиц представились их взорам в виде одного необозримого пожара. Направо пылающий железный ряд, как огненная
стена, тянулся по берегу Неглинной; а с левой стороны пламя
от догорающих домов расстилалось во всю ширину узкой набережной.
С трудом удерживался я
от желания
идти на носках — так я казался сам себе громок и неуместен в
стенах таинственного дворца.
Не страх, но совершенное отчаяние, полное бесконечного равнодушия к тому, что меня здесь накроют, владело мной, когда, почти падая
от изнурения, подкравшегося всесильно, я остановился у тупика, похожего на все остальные, лег перед ним и стал бить в
стену ногами так, что эхо, завыв гулом,
пошло грохотать по всем пространствам, вверху и внизу.
Гаврила чувствовал себя раздавленным этой мрачной тишиной и красотой и чувствовал, что он хочет видеть скорее хозяина. А если он там останется?.. Время
шло медленно, медленнее, чем ползли тучи по небу… И тишина,
от времени, становилась все зловещей… Но вот за
стеной мола послышался плеск, шорох и что-то похожее на шепот. Гавриле показалось, что он сейчас умрет..
Шарахнутся где-нибудь добрые христиане
от взмаха казачьей нагайки целой
стеною в пять, в шесть сот человек, и как попрут да поналяжут
стеной дружненько, так из середины только стон да пах
пойдет, а потом, по освобождении, много видано женского уха в серьгах рваного и персты из-под колец верчены, а две-три души и совсем богу преставлялись.
Пред ним, с оттенкой голубою,
Полувоздушною
стеноюНагие тянутся хребты;
Неверны, странны как мечты,
То разойдутся — то сольются…
Уж час прошел, и двух уж нет!
Они над путником смеются,
Они едва меняют цвет!
Бледнеет путник
от досады,
Конь непривычный устает;
Уж солнце к западу
идет,
И больше в воздухе прохлады,
А всё пустынные громады,
Хотя и выше и темней,
Еще загадка для очей.
Кирпичные, нештукатуренные
стены ее черны
от копоти, потолок, из барочного днища, тоже прокоптел до черноты; посреди ее помещалась громадная печь, основанием которой служил горн, а вокруг печи и по
стенам шли широкие нары с кучками всякой рухляди, служившей ночлежникам постелями.
— Я торгую только
стеной и крышей, за что сам плачу мошеннику — хозяину этой дыры, купцу 2-й гильдии Иуде Петунникову, пять целковых в месяц, — объяснял Кувалда деловым тоном, — ко мне
идет народ, к роскоши непривычный… а если ты привык каждый день жрать — вон напротив харчевня. Но лучше, если ты, обломок, отучишься
от этой дурной привычки. Ведь ты не барин — значит, что ты ешь? Сам себя ешь!
Иначе, впрочем, и не могло быть в то время: хотя Петр и уничтожил китайскую
стену, отделявшую до него боярина
от окольничего, окольничего
от думного человека и т. д., хотя он, признавши права заслуг и образования, дал всем простор
идти вперед, но не могли же все вдруг приобресть образование и отличиться заслугами.
В проломе каменной
стены сада стоял длинный Сима с удочками в руке и бездонным взглядом, упорно, прямо, не мигая, точно слепой на солнце, смотрел на девиц. Они
шли к нему, слащаво улыбаясь, малина и бурьян цапали их платья, подруги, освобождаясь
от цепких прикосновений, красиво покачивались то вправо, то влево, порою откидывали тело назад и тихонько взвизгивали обе.
А Вавило Бурмистров, не поддаваясь общему оживлению, отошел к
стене, закинул руки за шею и, наклоня голову, следил за всеми исподлобья. Он чувствовал, что первым человеком в слободе отныне станет кривой. Вспоминал свои озорные выходки против полиции, бесчисленные дерзости, сказанные начальству, побои, принятые
от городовых и пожарной команды, — всё это делалось ради укрепления за собою
славы героя и было дорого оплачено боками, кровью.
От родины далеко,
Без помощи, среди чужих людей
Я встречу смерть. Прощайте, золотые
Мечты мои! Хотелось бы пожить
И выслужить себе и честь и место
Почетное. Обзавестись хозяйкой
Любимою, любить ее, как душу,
Семью завесть и вынянчить детей.
Да не дал Бог — судьба не то судила,
Судила мне лежать в земле сырой,
Похоронить и молодость и силу
Вдали
от стен родного пепелища!
В глазах темно, то ночь ли наступает,
Иль смерть
идет, не знаю.
И когда наступила ночь, Егор Тимофеевич никак не мог уснуть: ворочался, кряхтел и наконец снова оделся и
пошел поглядеть на покойника. В длинном коридоре горела одна лампочка и было темновато, а в комнате, где стоял гроб, горели три толстые восковые свечи, и еще одна, четвертая, тоненькая, была прикреплена к псалтырю, который читала молоденькая монашенка. Было очень светло, пахло ладаном, и
от вошедшего Егора Тимофеевича по дощатым
стенам побежало в разные стороны несколько прозрачных, легких теней.
Теперь я, стало быть, вправе был оградиться
от вас
стеной, собрать эти тридцать тысяч рублей и окончить жизнь где-нибудь в Крыму, на Южном берегу, в горах и виноградниках, в своем имении, купленном на эти тридцать тысяч, а главное, вдали
от всех вас, но без злобы на вас, с идеалом в душе, с любимой у сердца женщиной, с семьей, если бог
пошлет, и — помогая окрестным поселянам».
И вот пузыри
от подстенья
пошли,
Садко уже видит сквозь
стены:
Разбитые ко дну летят корабли,
Крутяся средь ила и пены...
Во время чая, когда уже совсем стемнело и на
стене вагона по-вчерашнему висит фонарь, поезд вздрагивает
от легкого толчка и тихо
идет назад. Пройдя немного, он останавливается; слышатся неясные крики, кто-то стучит цепями около буферов и кричит: «Готово!» Поезд трогается и
идет вперед. Минут через десять его опять тащат назад.
В ряду известных военных приемов есть один такой, чтобы в минуту наивысшей опасности, угрожающей со
стен осаждаемой крепости, не удаляться
от нее, а прямо
идти под ее
стенами. Свиньин решился не делать ничего того, что ему приходило в голову сначала, а немедленно ехать прямо к Кокошкину.
Знал хорошо я все покои дома,
Но в непривычной тишине ночной
Мне все теперь казалось незнакомо;
Мой шаг звучал как будто бы чужой,
И странно так
от тени переломы
По сторонам и прямо надо мной
То стлалися, то на
стену всползали —
Стараясь их не видеть,
шел я дале.